— Кто его знает, я свечку не держал. Вроде бы строил чего-то.
— Угу, как сейчас строят, так лучше бы еще раз подох. У меня брат с женой жили себе, жили, не тужили, на пятом этаже, на солнечной стороне, даже залив был виден. Ха! — пятно застройки обнаружилось вместо сквера под окнами, бамс! — двадцатиэтажку возвели вместо кленов. Теперь как в могиле, даже днем электричество жгут.
— Сволочи.
— Хуже того. Только кровь сосать из простого человека! Проехали, слава те господи, зеленый.
* * *
Зеленый — значит можно дорогу переходить, не опасаясь, что тебя задавят вместе с кусочком счастья в груди, который пригрелся аккурат между сердцем и рулончиком из двух заветных бумажек. Сигорд вполуха слышал, о чем говорили два мужика, стоящие рядом с ним на перекрестке, но ему и в голову не могло придти, что судьба умершего господина Лауба каким-то образом тесно переплетена с судьбою заброшенного дома, того, который дал ему приют в самую отчаянную зиму его, Сигорда, жизни. Умер человек и умер. Где-то что-то как-то застопорилось, а нечто иное в ход пошло — ему-то какое до всего до этого дело? Что-то нужно с обувью делать, не носить же эти, по двести талеров пара, он пока еще не господин Лауб! В том смысле, что он пока еще не богатый, но зато живой.
Двести талеров! Вроде бы и не так много, но — неожиданно! А если умножить двести на… Ого! Стоп. Стоп, стоп, стоп, стоп. Не надо далеко разгоняться мечтами. Сегодня он не пойдет ни в какой магазин, а будет перетаскивать обувь домой. Носить и сортировать, и очищать от пыли и грязи, обтирать, обминать, выравнивать. Шнурки если надо будет погладить — выгладит все до одного! Лишь бы…
Двадцать две пары обуви наносил домой Сигорд, поймав на себе даже пару косых взглядов от соседей. Но мешок у него цивильный, вернее сказать — рюкзак с алюминиевой рамкой под спину, мало ли что он в нем носит? Чудаков на свете — пулеметом не проредить, так быть может он — один из них. Платит? — Платит. Пачкает, мешает, шумит? Нет. Чем противозаконным занимается? Опять же докажите. Вот и коситесь, сколько хотите, в спине дыру все равно не протрете.
На следующий день поход в магазин и разговор с Родригесом Виталле получился далеко не таким триумфальным, как это мечталось: во-первых, ему пришлось ждать минут сорок, пока для него найдут время. Во-вторых, магазин, в лице господина Виталле, наотрез отказался авансом покупать обувь у Сигорда: только на реализацию могут взять. Да и то — две пары. Расчет — по реализации. Если в течении десяти дней по заявленной цене покупки не будет — автоматическая уценка в двадцать процентов. Если еще десять дней впустую — еще двадцать процентов. Комиссия при продаже — те же двадцать процентов. То есть, вы хотите выставить за двести — ваши сто шестьдесят, наши сорок. Что? Как угодно: на ваш счет в банке, либо наличными по расходному ордеру. Да, по документу, естественно…
Вот засада! Целый сугроб проблем вывалился ему за шиворот: деньги, время, документы! С документами главная проблема. Как их восстанавливать? Да на взятки все деньги уйдут…
В последнее время Сигорд замучил себя выбором, во что, в восстановление чего вложить деньги: в зрение, в зубы, или в документы. Похоже, что проблема выбора отпадала сама собой: документы. Да, без них очень трудно решать те дела, которые стоят больше сотни талеров. И невозможно всю оставшуюся жизнь хранить деньги в чулке, и так спокойного сна нет. А ежели попрет удача? И страшно, и обязательно проведают, что у одинокого жильца имярек купюры по карманам зашуршали. Узнают и придут, и никому не пожалуешься. Документы. Черт с ними, с деньгами, надо что-то решать. Сколько это будет стоить? Две, три? Четыре тысячи? А если не хватит денег? Сыну надо звонить. Кто-то должен подтвердить в муниципальных органах, что он — это он. Сколько позора впереди, сколько денег уйдет… Нет в жизни счастья.
Обошлось в сто двадцать шесть талеров сборов, за труды паспортного стола, шесть талеров за четыре фотографии и сорок талеров штрафа за утерю документов. Сын, похоже, не рассердился, что он оторвал его от своих дел и трижды ездил с ним куда надо в указанное время. Он даже попытался сунуть сотню в карман Сигорду, но — нет.
Сто семьдесят два талера, плюс трамвай и метро — это на круг до двухсот талеров не дотянуло, он за одни ботинки столько выручил, меньше, чем двести талеров расхода, а не две и не три тысячи! Ну, теперь можно и на реализацию!
— Захаживайте, господин Сигорд, захаживайте и смотрите. Виолетта показала вам, где именно выставлены ваши образцы? Чудесно, поглядывайте. Как только — так сразу, мы с расплатой задержек не знаем — в тот же день.
— До свидания.
— Всего доброго.
На следующий же день Сигорд не утерпел и, отпившись чаем после морозного дня на свалке, побежал проверять свой товар в магазине «АльП». И вернулся домой с четырьмястами талеров! Жадность подтолкнула его выставить ботинки по чудовищной цене — двести пятьдесят талеров за пару — ушли в первый же день! Четыреста ему — сотня магазину. Еще две пары — и опять ушли обе, за два дня. И опять магазин заработал на нем сотню, а он четыреста. И еще раз. И в третий раз невод приволок ему четыреста талеров чистой прибыли, если не считать трудозатрат самого Сигорда и амортизации организма за предыдущее время бесплодных поисков и ожиданий!
— Господин Виталле…
— Родригес.
— Господин Родригес, вы согласны, что за время нашего с вами знакомства я вашему магазину ничего, кроме прибыли, не принес?
— Это факт. Хотя, триста талеров — не ахти какие деньги в нашем ежедневном обороте.
— Но не ахти какие триста талеров прибыли — все же лучше, чем не ахти какие убытки?
— И это факт. Так что за вопрос у вас к нам, ко мне?
— Вопрос простой: не парьте мне мозги с реализацией и возьмите всю партию.
— Это не вопрос, а предложение.
— Ну, предложение.
— А зачем?
— Что?
— Зачем? Какой смысл нам рисковать, пусть даже номинально?
— Простите, а в чем риск, я не понял?
— Риск в том, что интерес к вашей обуви может внезапно закончиться и мы останемся без денег, которые уже вам выплатили вперед, и на товаре, который неизвестно когда разойдется. В то время как в нынешних реалиях мы не рискуем ничем, имея те же выгоды. Вот если бы мы с вами резко понизили закупочные цены…
Но Сигорд отказался понимать намеки в сторону снижения закупочных цен.
— Я предполагал, что нам с вами работать и работать. Но это чересчур большой риск для меня — все время страховать ваши риски. Мне поневоле придется искать страховочные варианты продаж.
— Вы нас пугаете?
— Да нет же. Мне очень бы хотелось продавать только через вас. Это недалеко, мы друг друга худо-бедно видели в деле, да и вообще…
— Ну так в чем тогда дело?
— Давайте так: вы берете две пары на реализацию…
— С удовольствием.
— И если две пары уходят в течение двух дней — берете вперед всю партию. Выкупаете. Все пятнадцать пар.
— По сотне за пару.
— По две сотни. И тогда можно будет подумать о расширении ассортимента.
— Обувь при вас?
— Да.
— Тогда как обычно: идите в отдел, оставляйте, оформляйте. Приходите послезавтра.
— Я приду послезавтра. Но — зачем?
— Не знаю. Для начала заберете деньги, если ваш товар уйдет так же быстро, как обычно, а там видно будет. У вас все, господин Сигорд? Извините, меня ждут другие дела.
— До встречи.
Сигорд пришел послезавтра и забрал свои четыреста талеров. Он уже и не рад был, что затеял наступление на магазинщиков — и так ведь хорошо! Плохо разве получать через день по четыреста талеров? Тысяча восемьсот как с куста, если считать с первыми, проданными с рук, а всей работы — донести ботинки и оформить две бумажки! Господина Виталле, несмотря на обещание, в тот день не было в магазине, а следующий день выпадал на воскресенье, на выходной, и Сигорду пришлось томиться до понедельника, выдумывая себе всяческие ужасы и в диалогах и непреодолимые трудности в условиях сделки.
Победили обе стороны. Принес он в два приема семнадцать пар, и после нудной полуторачасовой торговли в отделе закупок, придирок к царапинам и пятнам, продал все семнадцать, но по цене пятнадцати. Проще говоря, две пары ему забраковали, но он им их оставил, понимая, что пойдут они не на свалку, а на тот же прилавок.
— Вам наличными, или в банк?
— Наличными! Хотя… А что у вас за банк?
— «Первый Национальный».
— Надежный?
— Более чем.
— Тогда… давайте наличные и подскажите, где отделение, я тоже себе хочу открыть, а то боязно по улице с пачками-то ходить.
— Да уж! В этих ваших краях и за десятку зарежут. Район — ой-ой-ёй.
— Нет, днем нормально, но когда стемнеет…
— Так что вы хотите: слева через квартал «винегретный» район, сзади — «черный». Если бы не метро под самым боком, я бы сюда ни за что не ездила, посп… поспокойнее бы работу подыскала. Ой, икота… С другой стороны, этот наш филиал, магазин наш, из всех филиалов самую большую выручку дает. Панки, которые вот эти, грязные, с сосульками на голове, особенно любят наш магазин, панки нам большую кассу обеспечивают, а тут их много.
